Я в тельняшке, он - в собственной шкуре, мы выпадаем из дверей врассыпную, голову разрывает от боли и басов в наушниках. Холод забирается в рукава, ледяными пальцами за воротник. Я повожу плечами, сбрасывая с них шесть мучительных полунеподвижных часов в аудитории и тяжесть гранитного крошева науки, он дергает меня за руку, срывая с места. Брюс Спрингстин радостно орет мне в уши: "Мы рождены, чтобы бежать!", и я верю ему на слово. На перекрестке мраморное небо отражается в бездонной луже, мы выбираем, как обычно, налево, к югу от границы, на запад от солнца, я не читал и не собираюсь. Здесь на каждом углу - пикник на обочине, бутылка пива и россыпь семечек на капоте машины, а мы дикие и свободные, у нас нет праздников и предпраздничных дней, мы их развыдумали, и теперь каждый день открыт для всего подряд, нараспашку - как зимняя куртка в нежданно теплый весенний день.
Мы находим турник и шведскую стенку, я растекаюсь по ним вдоль и поперек, тяну и растягиваю связки и ноту. Железо вымораживает пальцы, теперь я холоднее воздуха и легче легкого, и только голова - тяжелая как никогда, потому что
Every single one's got a story to tell.
Everyone knows about it -
From the Queen of England to the hounds of hell.

Он тянет меня из стороны в сторону, из канавы на проезжую часть, из чета в нечет, из белого в черное, и полоски на тельняшке сливаются в одно сине-белое, нахально мельтешащее пятно.
Мы оставляем следы за порогом, чтобы некому было вернуться.