В субботу я сижу в кинотеатре на Мстителях и не понимаю, что я здесь делаю. Попытка в кои-то веки устроить себе нормальный выходной с приличествующими ему атрибутами "кино-друзья" превратилась в театр абсурда.
Отчаянно скучаю. Попытки перестать думать и начать наслаждаться трехмерным происходящим раз за разом терпят крах, я сдаюсь, расслабляюсь и погружаюсь в компаративный анализ Локи из скандинавской мифологии и марвеловской, откровенно слабой интерпретации оного. Скринплей предсказуем, герои шаблонны, и только Роджерс все еще вызывает некое подобие теплых чувств, мы с ним старые знакомые, и из всех героев он в большей степени представялет научный интерес. Я поднимаю из анналов памяти свой проект по антропологии американского героя и вношу дополнения в часть, посвященную Капитану Америке.
Через полчаса мне хочется сменить позу, боль простреливает насквозь, выдыхаю сквозь зубы. Два часа неподвижности сумели сломить то, что не удалось сломить десяти дням матч-рейсинга, и к концу фильма я уже почти согласен пойти таки в травмпункт.
Потом мы сидим, снова бесконечно сидим - в уютной цыплячьей забегаловке, где я каждый будний день под ехидное хихиканье сокурсников беру две миски куриного бульона и только его. Сидим на солнечно-зеленом склоне у пруда. Меня посыпают рваной травой и бессмысленностями, а мне вдруг хочется остановить время, потому что я, наконец, поймал нужную волну.

Но момент безнадежно упущен, и я снова возообновляю бег. Нужно успеть то и это,я засыпаю, привалившись виском к стеклу.
В кармане справка: холод, мазь, какие-то противовоспалительные колеса,фиксатор, ограничение физических нагрузок, три недели покоя...о невозможном просят.

Я бы ни за что не взял свое тело в разведку.
Оно предает меня по нескольку раз на дню.

Самое тяжелое в нашей жизни - это кит. К примеру, вес синего кита может значительно превышать 150 тонн.

...И в итоге-то, в результате оказывается, что любой успех держится на трех китах: репутации, общей эрудированности вкупе с умением подать ее с нужной степенью изящества и вкуса, и в тонкой настройке внутреннего радиоприемника чужих волн.

Но, несмотря на всех китов Вселенной, ярлык Self-machine прилип ко мне накрепко и уже въелся под кожу, и не чувствуется вовсе как инородное тело. Отдирать его - не целый кит даже, а так, бестолковая акула.

За какой-то час я успел вляпаться в очередное приключение, сыграть в Шерлока( и весьма успешно), получить приглашение на работу в 8 полк ППСМ и прокатиться на полицейском Уазике в качестве почетного пассажира. До закрытия магазина оставалось пятнадцать минут (собственно, в начале этого самого часа я вышел в магазин за кефиром), бегу до него минут десять, и полиция любезно предложила подбросить будущего сотрудника.

...Такое восхитительное чувство, что я, как обычно, какой-то черезчур живой.

P.S. не верьте мифам. Полицейские - чудесные люди.

Вчера на основах мифологического сознания изучали архетипы и я, наконец, понял, что со мной творится.

Древний китайский мудрец Чжуан-цзы (369—286 до н. э.) описывает метод установления контакта с Тенью:
Жил человек, который был так обеспокоен видом своей собственной тени и так недоволен своими собственными следами, что решил избавиться оттого и от другого.
Метод, который он нашел, — убежать от них. Так он встал и побежал. Но он все время ставил ноги (на землю) и оставлял другой след, пока тень держалась возле него без единого затруднения. Он приписал свою неудачу тому, что бежал недостаточно быстро. Так он бежал все быстрее и быстрее, не останавливаясь, пока наконец его не настигла смерть.
Ему не удалось понять, что, если бы он просто остановился в тени, его тень исчезла бы, а если бы он сел и оставался спокойным, не было бы больше следов».

Я бегу каждый вечер все быстрее и быстрее, пробегаю все больше километров - начав с четырех, дошел до семи, но по вечерам тени становятся длиннее.
Тени - длиннее и больше, форсирование событий, небольшая травма - чтобы просто остановить и остановиться, и вот уже я - в тени своей Тени, и в наушниках не панк-рок, а мантры Тары.

Это все Тень просится на свободу, уже откровенно и внаглую выламывая замки и запоры, и единственный способ избавиться от нее - самолично вытащить на свет божий и препарировать со всей серьезностью и по всем правилам.

Я в тельняшке, он - в собственной шкуре, мы выпадаем из дверей врассыпную, голову разрывает от боли и басов в наушниках. Холод забирается в рукава, ледяными пальцами за воротник. Я повожу плечами, сбрасывая с них шесть мучительных полунеподвижных часов в аудитории и тяжесть гранитного крошева науки, он дергает меня за руку, срывая с места. Брюс Спрингстин радостно орет мне в уши: "Мы рождены, чтобы бежать!", и я верю ему на слово. На перекрестке мраморное небо отражается в бездонной луже, мы выбираем, как обычно, налево, к югу от границы, на запад от солнца, я не читал и не собираюсь. Здесь на каждом углу - пикник на обочине, бутылка пива и россыпь семечек на капоте машины, а мы дикие и свободные, у нас нет праздников и предпраздничных дней, мы их развыдумали, и теперь каждый день открыт для всего подряд, нараспашку - как зимняя куртка в нежданно теплый весенний день.
Мы находим турник и шведскую стенку, я растекаюсь по ним вдоль и поперек, тяну и растягиваю связки и ноту. Железо вымораживает пальцы, теперь я холоднее воздуха и легче легкого, и только голова - тяжелая как никогда, потому что
Every single one's got a story to tell.
Everyone knows about it -
From the Queen of England to the hounds of hell.

Он тянет меня из стороны в сторону, из канавы на проезжую часть, из чета в нечет, из белого в черное, и полоски на тельняшке сливаются в одно сине-белое, нахально мельтешащее пятно.
Мы оставляем следы за порогом, чтобы некому было вернуться.

Музыки






для рассказа о ней будет вполне достаточно.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

...а потом сложить воедино

Александра как-то обмолвилась, что три года, три Весенних научных школы научили ее не бояться. Стоя на балконе, она курит хрусткие стебельки осота - и с моего места кажется, что она выдыхает серый пушистый дым прямо в густую, тягучую синеву зарождающейся ночи, туда, где сливаются воедино горы, озеро и ночное небо. Я до сих пор боюсь темноты - той самой вязкой и слепой темноты, бредя по которой чувствуешь, что идешь сквозь болото; и Александра ведет меня за руку в полчетвертого утра через этот долбаный беспросветный переход между корпусами, где не видно ни зги, а лишь слышно перестук капель дождя по карнизу. Я до сих пор отвратительно не вижу ничего в этой темноте, но это уже неважно. Я не могу смотреть спокойно на радугу, ломается голос, мои глаза меняют цвет с зеленого на прозрачно-голубой - я прошу ее врезать мне по лицу, она бьет трижды, а потом обнимает меня, и шепчет всякую онтологическую белиберду, от которой становится странно легче и ровнее. Александра вобще очень научная, но то, что сделало ее сильнее, с научным элементом Школы не связано никоим образом.
И, тем не менее, наш счет 2:2, потому что я выиграл у нее в "Я никогда не..", и мне не страшно то, что не дает ей громко говорить, стоя на балконе, не дает зависать на диване с деканом, часами беседуя обо всем подряд.
Это Gossip Girls, и я со смехом говорю ей, что Школа похожа на квест, реальная цель которого - вернуться назад с незапятнанной репутацией.
Мы с Александрой сидим за банкетным столом ровно напротив Gossip girls, вечно переходящих на перешептывание, и страстно мечтаем как-то умудриться пересесть за стол венгров.

В постановке я играю три эпизодических роли - кавалер на венском балу, обезъянка Петр, с которой фоткается в Петербурге Ференц Ракоци, и парижская кокотка-неудачница. После выступления меня ищет Ю.Р, и хвалит за перевоплощения и за неизвестный ей до того актерский талант, и я чувствую, как предательски горят щеки, потому что, господи, как я не привык к похвале!Я благодарю мистера Свака за мастер-класс, он с интересом слушает о моем исследовании и просит е-мейл - обещает помочь с подбором литературы для "венгерской" части диплома. При параде, без кед, узких грязно-зеленого цвета джинс, зеленой клетчатой рубашки ( Катя и Александра неизменно кличут меня, в том числе и буквально, за глаза - зеленым человечком) и ярко-алой толстовки я непривычно тоненький и красивый, и Женя приглашает меня на последний танец. Scorpions - Wind of Changes. Под Bon Jovi - Its my life я прыгаю, беззастенчиво тряся гривой, как на рок концерте, и мне хорошо как никогда. Ночью мы поем под гитару и слушаем салонную музыку, того же Вертинского, в исполнении Д.Р. В тазике посреди коридора - упертые с банкета овощи и фрукты, кто-то откопал там маринованные грибы, и фан-клуб шампиньонщиков в составе трех молчаливо сгрудился вокруг. Н.Б. запевает "Серегу Санина" - и я , на удивление, до сих пор помню текст этой песни, которую мы учили в пятом классе на уроке музыки. В то время я отчаяннно шланговал, беззвучно и старательно разевая рот, когда все остальные пели. У меня напрочь отсутствовал музыкальный слух; промучив меня в индивидуальном порядке разными песенками в сопровождении рояля минут двадцать, учительница с тяжким вздохом поставила мне четверку. За старания. Н.Б. поет, и я подхватываю, песню не знает никто, мы поем вдвоем, и я пою чисто и славно и благодарю Бога, чтто пару лет назад он привел меня в мир музыки, позволил развить слух и дал в руки скрипку. Я пытаюсь подобрать на чужой гитаре мелодию из Шерлока, используя свой минимум знаний об этом инструменте. Когда-то я мог играть на нем Oh my darling Clementine - песенку в четыре аккорда, я помню только один, сдаюсь и пою ее Алене просто так. И на каждом шагу я ловлю на себе взгляд Gossip girls, просчитываю возможные варианты их интерпретации происходящего, улыбаюсь про себя и думаю, что мне совсем не страшно. К Александре уже утром подходит кто-то, интересуется насчет необычайно теплых отношений с деканом, она киснет, я глажу ее по плечу.

Я прошу водителя остановить автобус под мостом,вскоре после въезда в город - отсюда до дома 15 минут пешком, можно сэкономить на проезде - всех обычно высаживают в центре, у университета. Оборачиваюсь, говорю "До свидания" - и мне машут все преподаватели и ребята, наши и венгерские, кричат "Пока!" - а я смотрю только на Аттилу, как взаимно смотрел все эти три дня, и понимаю, что проиграл, безнадежно и навсегда, своему страху заговорить первым.



Я иду, неизменно краснотолстовочный, чернокедный и зеленоджинсовый, но внутри все теперь совершенно иначе. Кеды щелкают по мокрому асфальту в такт песне, я надеваю капюшон.
Иногда удается учиться на чужих ошибках. Иногда есть чужая ладонь в твоей ладони, которая помогает преодолеть страх. Иногда жизнь бьет навылет прямо по открытой язве трусости - это обжигает, это больно и так погано, но я теперь уверен насовсем, целиком и полностью, что такого больше не повторится.